Оказывается, раньше редко на какой речке не стояла мельница. В сельской местности она была чем – то особенным. Это помол зерна на муку, крупу, и толчение толокна, и получение льняного масла. Сообразительный мельник мог устроить в мельничном амбаре и просеивание муки, и сукновальню. С ближайшей округи тянулись к мельнице подводы с зерном, а обратно - те же подводы со свежей мукой – возницы и лошади чуть белые от мучной пыли. Дорога часто шла через мельничную плотину. Из омута под плотиной всегда можно было наловить рыбы, в пруду плавали утки, гуси, на заливных пойменных лугах сочно зеленела трава. Пруд и плотина оживляли сельский пейзаж.
Кипит вода, ревет ручьем,
На мельнице и стук, и гром,
Колеса – то в воде шумят,
А брызги вверх огнем летят,
От пены – то бугор стоит,
Что мост живой, весь пол дрожит.
Шумит вода… И.С. Тургенев. "Гнездо ласточки"
На мельнице в ожидании помола встречались крестьяне из разных деревень. Шел обмен новостями, разгорались хозяйственные дискуссии.
О самой – самой, наверное, последней, чудом уцелевшей писал в 2009 году Василий Песков. Быть может, есть еще одна – две? При нас уходят навсегда и последние старики – мельники, а с ними и их профессия.
Когда же появились мельницы?
В стихотворении, датированном 98 – 90 г.г. до н.э., Антипарт приветствует появление первых мельниц: « Дайте отдых своим рукам, о работницы, и спите безмятежно! Напрасно будет петух возвещать вам о наступлении утра! Дэо поручила работу девушек нимфам, и они легко теперь прыгают по колесам, так что сотрясаемые оси вертятся вместе со своими спицами и заставляют вращаться тяжелый жернов». В эпоху Карла Великого, в 340 году как заимствование из Рима водяная мельница появилась в Германии, на реке Мозель. В это же время возникли первые водяные мельницы в Галии (Франция).
Водяные мельницы. На Руси водяные мельницы появились не позднее 12 века. На равнинных реках необходимый для работы мельницы напор воды обеспечивался плотинами. Мельницы  строились с наливным верхнебойным колесом. Колесные мельницы бывают двух основных типов: верхнего и нижнего боя. При верхнем бое река запруживается, при нижнем бое реку не запруживают. Лопасти водяного колеса опущены в воду и приводятся в движение течением реки. Передаточный механизм от горизонтального вала водяного колеса к вертикальному валу жернова представлял собой цевочную (зубчатую) деревянную передачу.
Уже в середине 16 века на реках работали бумажные мельницы, к водяному колесу приспособили кузнечный молот – получился «самоков». В 1655 году на реке Яузе по указу царя Алексея Михайловича были построены две пороховые мельницы.
Но все же основной работой водяного колеса оставался помол зерна. С мукомольными мельницами иногда было связано благополучие целого края. Самым трудоемким и рискованным делом при устройстве мельниц было сооружение на реках плотин, необходимых для создания нужного напора воды. Плотина строилась из вколоченных поперек реки деревянных свай или из плотной дернины. Некоторые плотины имели затвор для пропуска весеннего паводка и льда. На реках побольше строили ряжевые плотины (ряж – деревянный сруб с крепким полом). Установленный на реке ряж заполнялся валунами. По мере погружения в воду, ряж наращивали сверху новыми венцами бревен. Между ряжами устанавливался затвор. Обычно мельник был специалистом и по плотинам.
Ветряные мельницы. Письменные и графические источники свидетельствуют о широком распространении в средней полосе и на Севере ветряных мельниц. Нередко крупные села были окружены кольцом в 20—30 мельниц, стоявших на высоких, открытых ветрам местах. 
Ветряные мельницы за сутки размалывали на жерновах от 100 до 400 пудов зерна. В них имелись также ступы (крупорушки) для получения крупы. Для того чтобы мельницы работали, их крылья надо было поворачивать под менявший направление ветер — это обусловило сочетание в каждой мельнице неподвижной и подвижной частей. Русскими плотниками создано много разнообразных и остроумных вариантов мельниц.
Из всего многообразия можно выделить два принципиальных типа мельниц: «столбовки» и «шатровки». Первые были распространены на Севере, вторые — в средней полосе и Поволжье.
Принцип мельниц-шатровок был такой — нижняя их часть в виде усеченного восьмигранного сруба была неподвижной, а меньшая по размеру верхняя часть вращалась под ветер. И этот тип в разных районах имел немало вариантов, в том числе мельницы-башни – четвериковые, шестериковые и восьмериковые. Все типы и варианты мельниц поражают точным конструктивным расчетом и логикой врубок, выдерживавших ветры большой силы. Народные зодчие уделяли также внимание внешнему облику этих единственных вертикальных хозяйственных сооружений, силуэт которых играл немалую роль в ансамбле селений. Это выражалось и в совершенстве пропорций, и в изяществе плотницких работ.
Мельницы Владимирского края.
Сейчас уже трудно сказать, в каком году и в каком месте появилась у нас первая мельница. Лишь из карты Владимирской губернии, выполненной предположительно в 1784 году, видно количество мельниц в уездах. Мало что о них известно. В старину во Владимирской губернии имелось множество ветряных мельниц. Они действовали не только в деревнях и селах, но даже и в городах. Памятью о тех временах остался герб города Меленки, где в голубом поле помещено изображение золотой ветряной мельницы. 
Сегодня в полностью «снаряженном» виде ветряки находятся лишь в Суздальском музее деревянного зодчества. В населенных же пунктах области ветряных мельниц теперь практически не осталось. В ряде исследований об этом даже утверждается в категорической форме, мол, нет ни одной! Однако историки окончательно «похоронить» владимирские ветряные мельницы несколько поторопились. До сих пор уцелели ветряки в селе Крюково Гусь-Хрустального района и в деревне Войново Вязниковского. Правда, мельницы эти, особенно в Войново, сильно повреждены временем и людьми. У них поломаны крылья, придающие неповторимый силуэт этим, для дня нынешнего уже экзотическим, сооружениям. Но, например, в Крюково уцелели самые главные части конструкции: само здание, центральная ось из цельной корабельной сосны, система зубчатых колес и даже огромные круглые каменные жернова. Вся постройка срублена из массивных бревен настолько добротно, что время и непогода никак не могут ее одолеть. Село Крюково вообще заслуживает отдельного рассказа — это настоящий заповедник местной истории и культуры, чудом сохранившийся, благодаря … бездорожью. Добраться туда весьма непросто, а в распутицу или зимой порой вообще невозможно. И все-таки жаль, что действующих мельниц в нашем крае уже не осталось. А Крюковская мельница, издали очень похожая на сторожевую башню, все стоит на окраине села, придавая местным пейзажам неповторимое своеобразие. Кстати, прежде это село входило в состав Меленковского уезда.
Мельницы родного края – Петушинский район (Покровский уезд)
Нам с детства и до конца жизни дорого и мило сердцу все то, что окружает нас на нашей малой Родине. Ласкают наши слух и чувства названия озер и прудов, речушек и ручьев, деревень и сел, проулков и околиц. Эти исторические сведения, легенды и были, рассказывающие о жизни наших предков, являются уникальными памятниками нашей старины. К великому сожалению, сведений по интересующей нас теме очень и очень мало.
Вот что удалось нам узнать из материалов сборника Покровского краеведческого музея «Свято-Введенская островная пустынь, 2010г.» (директор Л.Б. Колосова): «…3-ей гильдии купцом г. Александрова Алексеем Ивановичем Вихляевым с настоятелем Введенской островной пустыни иеромонахом Домианом был заключен в ноябре 1844 года контракт на аренду водяной мельницы. Мельница находилась на реке Мележе Московской губернии Богородского уезда при деревне Новых Глазунах. Контракт был заключен на 10 лет с уплатой оброка по 200 рублей серебром в год…»
А вот ещё некоторые факты, свидетельствующие о распространении водяных мельниц в нашем краю… «…Недалеко от Головина есть излучина Вольги. Долго находились там остатки водяной мельницы…».
А значит, приносила она много пользы крестьянскому люду. И этому факту найдено подтверждение в беседах и воспоминаниях местных жителей, ещё видевших в действии дивные крестьянские сооружения – мельницы.
Беседа с Гришиной Верой Михайловной (педагогом Костинской школы, ныне пенсионером) жительницей деревни Костино. Её детские воспоминания о мельнице в Головино…
«…В 1948 году, будучи 8-ми летней девочкой, помню как по лесной дороге от Спаса до Головина ездила наша семья (и меня как-то раз взяли с собой) на мельницу – делать запасы на зиму: серой (ржаной) муки, да гречневой…» Об устройстве мельницы Вера Михайловна вспоминает следующее: … Я помню огромное колесо, которое вращалось силой воды, … плотину, сооруженную из досок. Водяное колесо давало примерно 6 – 8 оборотов в минуту. Вращение передавалось на зубатую (цевочную) передачу, что и приводило в движение жернова. Через отверстие в середине верхнего камня в жернова из бункера сыпалось зерно. Мука через мелкое сито сыпалась в ларь, а отруби по наклонному коробу накапливались в другой деревянной емкости…»
Неоценимую помощь в поиске сохранившихся документальных материалов о распространении мельниц в нашем Петушинском районе, оказала методист «Дома Школьника» Дмитриева Галина Сергеевна (за что ей огромное спасибо и низкий поклон).  Она предоставила нам вот эту ксерокопию фотографии водяной мельницы Чебурова Ивана Михайловича села Караваево (с разрешения и ведома краеведческого музея школы).
Это был прорыв, … "ниточка, потянув за которую, мы размотали такой клубок…”
Владимир Алексеевич Солоухин родился 14 июня 1924 года в селе Алепине в сорока верстах от Владимира, на берегу маленькой речки Ворщи, в крестьянской патриархальной семье. Почему Солоухин и, причем он здесь? Не торопитесь…
Послушайте вот эту историю, и всё встанет на свои места… 
«Смех за левым плечом» Солоухин В.А., 1989 г.
«…Как собачонка, почуяв, что хозяин собирается на прогулку, ликует и нетерпеливо вертится в ногах и даже поскуливает от предвкушения, так, возможно, и я, четырехлетний, вертелся около отца и вокруг телеги. Да и помимо предчувствия, помимо очевидных сборов в дорогу, известно в доме и все об этом говорит, что завтра Успеньев день и мы поедем в Караваево, в гости… Еще три-четыре фрагмента, сохранившиеся от поездки в Караваево. В густых и синих сумерках памяти покато льется по широкому дощатому лотку гладкая, как стекло, вода. Медленно поворачивается, всё в струйках воды и в зеленых волосьях водорослей, деревянное мельничное колесо. Сама река, сама мельница остались где-то вокруг этого лотка и колеса, в темноте, не попали, так сказать, в объектив, в кадр. Дорога до Караваева, если не отдельными штрихами, то цельным впечатлением, смотрится ярче и протяженнее. Двадцать верст на скрипучей телеге, влекомой неторопливым Голубчиком (понукаемым еще более неторопливым Алексеем Алексеевичем – моим отцом), длились не меньше пяти часов. Пять часов медленно двигался мимо нас по обе стороны телеги (но и сверху, и вообще вокруг) золотой с зеленым и голубой с белым август. Но почему Успеньев день и почему Караваево? Успеньев день потому, что в Караваеве в этот день престольный праздник и ярмарка, а мы там потому, что Степанида Ивановна взята из этого села, и наш отец, Алексей Алексеевич, едет в гости к теще и к тестю. Тесть, Иван Михайлович Чебуров, широкобородый старик (видящийся мне сквозь толщу времени в коричневых тонах старого портрета), держал в Караваеве на реке Пекше мельницу. От матери-то я и знаю о Караваеве больше, нежели фрагментарно осталось после ранней поездки туда в Успеньев день. Большое и богатое торговое село на высоком берегу светлой и рыбной реки Пекши. За рекой яркие заливные луга. Село на высоком берегу венчали две красивые белые церкви и колокольня. На Троицу парни и девушки водили вечером хороводы. До трехсот человек. Девушки все в длинных белых платьях, в венках из васильков и купальниц. Можно себе представить. Пекша кишела рыбой. Мужики, бродившие с бреднем, однажды принесли мельнику (продать или в подарок?) щуку, которая едва уложилась от края до края на круглый стол в гостиной чебуровского дома. Караваевские Чебуровы были светло-русые, широконосые, круглолицые, склонные к полноте. Осуществляя свое пешеходное путешествие по владимирским проселкам в 1956 году, я зашел и в село Караваево. А между тем я и ночевал в селе Караваеве, и ходил на место чебуровского дома, мельницы… Я ночевал, помнится, в небольшой избе у одинокой пожилой женщины, которая целый вечер рассказывала мне про Караваево: какое это было зеленое, чистое, многолюдное село, и какие покосы бывали за Пекшей, и сколько рыбы водилось в реке, и какие красивые были церкви, и какие ярмарки шумели в Успеньев день. – А вот я слышал, были тут какие-то Чебуровы… – А как же! Мельница на Пекше была. Вот если завтра пойдете, можете углядеть, где раньше плотина стояла. Ничего уж не осталось, но где плотина стояла, углядеть можно. Хорошая была мельница и реку поддерживала…»
И это не все…. слушайте дальше.
«…В Караваеве праздновался Успеньев день, а в маленькой деревеньке Брод («на Броду» – говорится в наших местах) осенний Кузьма – Демьян, и тут уж, в деревеньке-то о пятнадцати домах, вытянувшихся цепочкой по берегу речки (а баньки сбежали от домов, с пригорка, к самому бережку на луговину), ни ярмарки, ни многолюдных гуляний, только гости в каждом доме и угощение гостям. Тихие родственные застолья: чистые столешники, закуски, мясная еда, графинчики, самовар во главе стола. И не двадцать верст до Брода, а одна – кривая, правда – верста.
Из боковых окон нашего дома видна зеленая луговина сельской улицы, тележная, в две прорези от колес дорога через эту зеленую луговину, а за дорогой сама улица, то есть порядок домов, примыкающих один к другому. Перед домами растут ветлы с округлыми, похожими на зеленые облака, кронами. Из-за этих-то крон и домов вид из наших окон ограничен. Но из окна дедушкиной спальни попадаешь взглядом в удачный прогалок между ветлами и крышами (а сирени тут уже нет) и тотчас взглядом оказываешься у горизонта, где из-за темной полоски леса показывается беленький, заостренный наперсток церковки. Перед темной полоской леса земля светится яркой зеленью озими, или ярким золотом нивы, или тусклым золотом жнивья с крохотными крестцами, расставленными по полю, или черным бархатом свежей пашни.
Там-то, на этом поле, в прогалке между ветлами и крышами далеко-далеко, как в перевернутом бинокле можно бы сказать, если бы тогда был у меня бинокль, и стояла всегда ветряная мельница. Утром я, загадывая, подбегал к окну, – крутятся крылья мельницы или неподвижны крестообразные лопасти? В моем сознании эта мельница жила величиной со спичечный коробок, поэтому, когда отец однажды подвел меня к ней, испугало нарастание громады, по сравнению с которой все меньше и меньше становились мы с отцом, и пришлось запрокидывать голову, чтобы охватить все сооружение. Дверь в мельницу, казавшаяся из дедушкиной спальни точечкой, дыркой, летком в улье и даже меньше летка, превратилась в большую дощатую дверь, а лопасть, будучи освобождена от запора, вдруг поплыла от меня чуть ли не в облака. В бревенчатом и тесовом великане, чья крыша подернута ярким, как яичный желток, плотным лишайником, как мне было узнать мою ежеутреннюю игрушку?
Деревня Брод была следующей после Караваева географической точкой (а хотите, так перед ним), к которой тянулась в моем младенчестве от нашего дома прямая линия связи… Да, это только на схеме линия до Брода была бы прямой. На самом же деле – витиеватая земная тропинка, в прогон, мимо залогов, по крутой горе вниз, мимо елового и соснового леска (с можжевеловыми кустами, выбежавшими из него на зеленый откос горы), через эту вот лаву, а дальше через широкий ровный луг до бродовских огородов, а потом уж и домов. И всю деревню надо пройти под окнами, потому что дом Григория Ивановича и Пелагеи Николаевны самый крайний, последний, с того конца.
В этот дом была выдана моя самая старшая сестра Александра Алексеевна, а по-нашему, по-домашнему, – Шуринка. Вот и еще один предприниматель, мельник в моей родне – Григорий Иванович Шаманов. Хозяйствовали они вдвоем с сыном, то есть, значит, с нашим зятем Михаилом Григорьевичем.
Знаем, что ветряная мельница (ветряк) была когда-то неотъемлемой частью российского пейзажа, особенно в более южных – орловских, курских, воронежских, рязанских землях, не говоря уж о Доне и Украине. В наших местах, правда, предпочтительнее были водяные мельницы, потому что пронизаны наши места густой сетью тихих и светлых речек. На одной только Колокше от Юрьева-Польского до Устья, на протяжении каких-нибудь семидесяти верст, стояло двенадцать мельниц. Двенадцать плотин, двенадцать мельничных омутов – каскад, сказали бы теперь. Но зато и красавица же была, подпертая, приподнятая плотинами, рыбная, светлая, а ныне совсем обмелевшая и захиревшая, зарастающая и тиной заплывающая Колокша. Но были все же и ветряки. Есть ли в каких-нибудь статистических анналах цифры, обозначающие общее число водяных и ветряных мельниц в России? А интересно было бы эту цифру узнать, потому что она сказала бы нам и о количестве распотрошенных крестьянских хозяйств, владевших водяными и ветряными мельницами, о числе разбросанных по белому свету и большей частью уничтоженных крестьянских семейств…
Ветряк Григория Ивановича был не простой мельницей, где мелют муку, но маслобойкой. В то время в наших местах еще сеяли много льна. И не в том дело, что сеяли (посеять и теперь можно), а в том, что крестьяне этим льном до последнего семечка и до последнего стебелька распоряжались сами. Не надо было его никуда и никому сдавать или в принудительном порядке продавать. Из льняного семени, мелкого, шелковистого, крестьяне, если была возможность, делали масло, оно, называлось тогда не растительным, не льняным, но просто «постным», в отличие от коровьего, сливочного, топленого, русского. Так и говорили: поедешь на базар, купи постного масла. Я не знаю условий, на которых работала маслобойка Григория Ивановича. Наверное, он брал за производство масла некоторую его часть, и в этом состояло его предпринимательство (ужасно не хотелось бы употреблять здесь словечко «бизнес»). А скорее всего даже и не так, но было известно, что из пуда семени получается, скажем, пятнадцать фунтов масла и двадцать пять фунтов избойны (жмыха). Десятую часть – мельнику за работу. В этом случае можно и не ждать, когда истолкут именно твое семя. Привез два пуда семени, забирай что тебе полагается. А если старушка какая-нибудь наскребет у себя толику в пять горстей, все равно унесет в бутылке свою долю.
Золотая масляная струя текла в ветряке Григория Ивановича многие годы…»
Вот пожалуй и всё что нам удалось найти и представить вашему вниманию. Но как Вы наверное понимаете это только начало… начало продолжительного, кропотливого исследования Истории родного края. 
Список используемой литературы:
1. Сборник материалов «Свято-Введенская островная пустынь», Покровский краеведческий музей, 2010г.
2. «Водяная мельница не забыта», В. Гаршенин, журнал «Наука и жизнь», №7.
3. Карта Владимирской области.
4. «Воронежские ветряки», В. Песков, газета «Комсомольская правда», 18-25 июня, 2009г.
5. «Смех за левым плечом», Солоухин В.А., 1989г.
6. Интернет ресурсы http: www.solouhin.voskres.ru, www.wikipedia.org, www.melenki.ru
|
